«Неужели вон тот — это я?»
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
«Неужели вон тот — это я?»
Я закрываю глаза и отчётливо вижу
образ, созданный тремя красками.
На белом фоне чёрные ветви сочатся рябиной,
рубинной,
кроваво-красной.
образ, созданный тремя красками.
На белом фоне чёрные ветви сочатся рябиной,
рубинной,
кроваво-красной.
воскресенье, 12 июня 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Темнеет рано. Осень словно вор.
Во тьме играют дети возле школы.
Роняет парк свой головной убор —
вот он и голый.
И плоский Балэм сколько видит глаз
заледенел в огнях горизонтально,
но я в колонке зажигаю газ,
и все нормально.
И утром в небе розовом висит
(мир не прекрасен, но не безнадежен)
такой простой, наивный реквизит,
что Он — возможен.
© Олег Дозморов
Во тьме играют дети возле школы.
Роняет парк свой головной убор —
вот он и голый.
И плоский Балэм сколько видит глаз
заледенел в огнях горизонтально,
но я в колонке зажигаю газ,
и все нормально.
И утром в небе розовом висит
(мир не прекрасен, но не безнадежен)
такой простой, наивный реквизит,
что Он — возможен.
© Олег Дозморов
12:57
Доступ к записи ограничен
«Неужели вон тот — это я?»
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
вторник, 07 июня 2011
«Неужели вон тот — это я?»
У меня появилось ощущение, несколько даже обсессивное, что время на красной строке сверху - это время до конца света.
«Неужели вон тот — это я?»
Я сдал зачёт наполовину: задачу решил, теорию не знал. Её пойду пересдавать в четверг.
А что, вполне закономерный (и даже в некотором роде неплохой) результат, когда читаешь вместо учебника по электромагнитной совместимости учебник по стихосложению.
А что, вполне закономерный (и даже в некотором роде неплохой) результат, когда читаешь вместо учебника по электромагнитной совместимости учебник по стихосложению.
понедельник, 06 июня 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Идея проекта Андрея Васильева, слова Дмитрия Быкова, ритм Владимира Маяковского, голос Михаила Ефремова, логика событий Геннадия Онищенко.
«Неужели вон тот — это я?»
Я расту и развиваюсь. Читаю умные и не очень книги. Смотрю хорошее и не очень кино. Слушаю красивую и не очень музыку. Получаю хорошее (переводческое) и не очень (техническое) образование. А ещё я люблю "Школу злословия" и её ведущих, неполиткорректные памфлеты Каганова и Быкова, цинизм доктора Хауса и фразу Эйнштейна про две бесконечные вещи.
Я расту, становлюсь всё менее благосклонным к невежеству и всё более нетерпимым к дурновкусию.
Я расту и учусь думать своей головой.
Я становлюсь злее.
Какая досада, как говаривала небезызвестная fröken Hildur Bock.
Это я к чему? А к новой рубрике The School for Scandal.
Я расту, становлюсь всё менее благосклонным к невежеству и всё более нетерпимым к дурновкусию.
Я расту и учусь думать своей головой.
Я становлюсь злее.
Какая досада, как говаривала небезызвестная fröken Hildur Bock.
Это я к чему? А к новой рубрике The School for Scandal.
воскресенье, 05 июня 2011
«Неужели вон тот — это я?»
FB2 to PDF.
После того, как на нетбуке Word Starter 2010 начал разговаривать со мной на повышенных тонах и категорически отказался запускаться (испортив мне всю идею с несетевым - но и небумажным - дневником), PDF и DjVu стали единственной альтернативой.
И - да, я всё ещё считаю, что бумажная книга много лучше электронной и что пиратство - это нехорошо. Иду на сделки с совестью, либо когда не достать, либо когда на иностранном языке (что, по сути, частный случай "не достать"), либо когда нужен совершенно конкретный перевод или конкретное издание (ещё одна частность), либо совершенно новый, рискованный, незнакомый мне писатель.
После того, как на нетбуке Word Starter 2010 начал разговаривать со мной на повышенных тонах и категорически отказался запускаться (испортив мне всю идею с несетевым - но и небумажным - дневником), PDF и DjVu стали единственной альтернативой.
И - да, я всё ещё считаю, что бумажная книга много лучше электронной и что пиратство - это нехорошо. Иду на сделки с совестью, либо когда не достать, либо когда на иностранном языке (что, по сути, частный случай "не достать"), либо когда нужен совершенно конкретный перевод или конкретное издание (ещё одна частность), либо совершенно новый, рискованный, незнакомый мне писатель.
понедельник, 30 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Послевкусие – это неплохо откалиброванный прибор, отличный камертон, по звуку которого судишь о качестве текста.
Бывает, закроешь книгу, и такая волна злости или непримиримого бессилия накатывает: из-за автора, из-за героев, из-за мира, из-за обращения с языков, в конце концов. Или просто облегчённо выдохнешь, спрячешь подальше или подаришь кому-нибудь, чтобы просто не быть рядом.
А бывает, дочитываешь последнюю фразу, и время останавливается. Ты сидишь дома (в мягком кресле, чай с мелиссой и бергамотом на столе уже давно остыл), или трясёшься в автобусе (только бы в пробках подольше постоять, мне полглавы осталось, совсем же чуть-чуть), или ёрзаешь на неудобном стуле с вынутым дерматином в поточной аудитории. Где-то, на грани всех положенных человеку чувств, существуют люди, но ты не очень в этом уверен. Ты сидишь, невероятно счастливый и абсолютно одинокий, потому что сейчас, сию секунду, на твоих глазах произошло. Время до сих пор стоит, в твоих зрачках отражается чужое небо, а в голове напуганным роем бабочек носятся чужие имена. Только хочется не расплескать это ощущение, удержать его в себе как можно дольше. И – едва придёт в голову такая мысль – воздушный шарик где-то между нижним и верхним ребром начинает мягко сдуваться, время снова струится сыпучим песчаным золотом. Потом ещё целый день (а если повезёт, то даже несколько) ходишь какой-то сам не свой, с чуть затуманенными глазами, немного не от мира сего, но почему-то всё легко и правильно, правильно и легко. На струнах твоей души только что сыграли великолепную симфонию, или камерный концерт, или обворожительную сюиту – неважно.
Главное – ты был её участником.
А бывает, перевернёшь последнюю страницу и… ничего. Серая пустота. Прислушиваешься-прислушиваешься к себе, тщишься услышать эхо, гул чьих-нибудь голосов, шорох шагов, любую, самую фальшивую ноту – хотя бы что-то. Но ничего. Тишина. Мимо.
Последнее – самое плохое, что может случиться с книгой (и не только с книгой), потому что очень мало вещей, которые хуже вежливого пожатия плечами. Даже неприязнь, омерзение, непонимание – проявление каких-то чувств.
Равнодушие же – их отсутствие.
Бывает, закроешь книгу, и такая волна злости или непримиримого бессилия накатывает: из-за автора, из-за героев, из-за мира, из-за обращения с языков, в конце концов. Или просто облегчённо выдохнешь, спрячешь подальше или подаришь кому-нибудь, чтобы просто не быть рядом.
А бывает, дочитываешь последнюю фразу, и время останавливается. Ты сидишь дома (в мягком кресле, чай с мелиссой и бергамотом на столе уже давно остыл), или трясёшься в автобусе (только бы в пробках подольше постоять, мне полглавы осталось, совсем же чуть-чуть), или ёрзаешь на неудобном стуле с вынутым дерматином в поточной аудитории. Где-то, на грани всех положенных человеку чувств, существуют люди, но ты не очень в этом уверен. Ты сидишь, невероятно счастливый и абсолютно одинокий, потому что сейчас, сию секунду, на твоих глазах произошло. Время до сих пор стоит, в твоих зрачках отражается чужое небо, а в голове напуганным роем бабочек носятся чужие имена. Только хочется не расплескать это ощущение, удержать его в себе как можно дольше. И – едва придёт в голову такая мысль – воздушный шарик где-то между нижним и верхним ребром начинает мягко сдуваться, время снова струится сыпучим песчаным золотом. Потом ещё целый день (а если повезёт, то даже несколько) ходишь какой-то сам не свой, с чуть затуманенными глазами, немного не от мира сего, но почему-то всё легко и правильно, правильно и легко. На струнах твоей души только что сыграли великолепную симфонию, или камерный концерт, или обворожительную сюиту – неважно.
Главное – ты был её участником.
А бывает, перевернёшь последнюю страницу и… ничего. Серая пустота. Прислушиваешься-прислушиваешься к себе, тщишься услышать эхо, гул чьих-нибудь голосов, шорох шагов, любую, самую фальшивую ноту – хотя бы что-то. Но ничего. Тишина. Мимо.
Последнее – самое плохое, что может случиться с книгой (и не только с книгой), потому что очень мало вещей, которые хуже вежливого пожатия плечами. Даже неприязнь, омерзение, непонимание – проявление каких-то чувств.
Равнодушие же – их отсутствие.
воскресенье, 29 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
я сдал зачёт зпт меня бессонница зпт и время времени болит голова зпт на улице очень душно тчк скорее бы гроза тчк завтра меня беговой тест зпт 12о слов аудированию зпт контрольная точка электромагнитной совместимости скб о чём этот предмет скб зпт тест бизнес-английскому зпт на который я не пойду зпт потому что умру или усну тчк ещё пока не решил тчк
а так всё хорошо тчк
всем привет тчк
а так всё хорошо тчк
всем привет тчк
пятница, 27 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Покостерите меня, пожалуйста, завтра с 8-30 по Москве. У меня зачёт, от которого я вообще-то планировал освободиться, но который, увы, всё-таки приходится сдавать.
четверг, 26 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
В маленьком-маленьком городе сейчас идёт кинофестиваль "Зеркало" имени Тарковского. В программе международного-международного фестиваля есть секция анимации (на которую у меня так и не выходит сходить). Поэтому приходится смотреть он-лайн.
Так вот, эта - совершенно чудесная. И появился даже намёк на ответ на давнишний вопрос. Тема отражений... отражена.
Так вот, эта - совершенно чудесная. И появился даже намёк на ответ на давнишний вопрос. Тема отражений... отражена.
воскресенье, 22 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Когда-нибудь, к примеру, сахарным зимним утром,
мягким вишнёво-весенним днём,
в свете закатно-осенней охры,
а иногда - летней дождливой ночью,
человек становится текстом.
Кто - парой убористых строчек,
набором цифр
и подписью-повиликой.
А кто-то - десятком
на блестящей странице только что испечённой прессы.
Кого-то словами забьют
в мраморный холод камня,
стоящего на холме,
а кто-то, быть может, проснётся
весёлой студенческой байкой,
забавной шуткой,
рассказанной между прочим.
Одних набирается иногда
на десять романов
и семь повестей
(и даже ещё остаётся
на несколько строк на салфетках).
Других же бывает
чуть, пара слогов -
не наскребёшь и на небольшое хайку.
А третьи могут потом
сами собой превращаться в картинки,
другие - вскрываться десятком
негаданных раньше смыслов.
И это не плохо и не хорошо,
так просто случается,
что вдруг,
одним необычным днём,
человек прекращает быть человеком
и становится текстом.
мягким вишнёво-весенним днём,
в свете закатно-осенней охры,
а иногда - летней дождливой ночью,
человек становится текстом.
Кто - парой убористых строчек,
набором цифр
и подписью-повиликой.
А кто-то - десятком
на блестящей странице только что испечённой прессы.
Кого-то словами забьют
в мраморный холод камня,
стоящего на холме,
а кто-то, быть может, проснётся
весёлой студенческой байкой,
забавной шуткой,
рассказанной между прочим.
Одних набирается иногда
на десять романов
и семь повестей
(и даже ещё остаётся
на несколько строк на салфетках).
Других же бывает
чуть, пара слогов -
не наскребёшь и на небольшое хайку.
А третьи могут потом
сами собой превращаться в картинки,
другие - вскрываться десятком
негаданных раньше смыслов.
И это не плохо и не хорошо,
так просто случается,
что вдруг,
одним необычным днём,
человек прекращает быть человеком
и становится текстом.
18:36
Доступ к записи ограничен
«Неужели вон тот — это я?»
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
«Неужели вон тот — это я?»
Americangods by Neil Gaiman, chapter 1
P.S. Во-первых, классная штуковина. Во-вторых, читать удобнее в формате Book или Slide.
P.S. Во-первых, классная штуковина. Во-вторых, читать удобнее в формате Book или Slide.
пятница, 20 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Мне кажется, я понял смысл пословицы «Утро вечера мудренее». Это когда ты вечером заводишь будильник на пораньше, а утром встаёшь под инфернальные звуки и переводишь его на час вперёд.
четверг, 19 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Снова возведена
между миром и мной
стена.
И стенай,
не стенай –
стоит
стена.
Серо-чёрного кирпича.
Можно пинать –
ногой,
можно рубить –
с плеча.
Она
одна.
Всего одна,
но и её лишку.
Это уже
всё-таки
слишком.
Между миром и мной,
мной же
возведена
стоит
стена,
стоит
стена…
между миром и мной
стена.
И стенай,
не стенай –
стоит
стена.
Серо-чёрного кирпича.
Можно пинать –
ногой,
можно рубить –
с плеча.
Она
одна.
Всего одна,
но и её лишку.
Это уже
всё-таки
слишком.
Между миром и мной,
мной же
возведена
стоит
стена,
стоит
стена…
«Неужели вон тот — это я?»
Не волнуйся, не долго осталось меня терпеть.
Меня скоро взорвёт моя пустота внутри.
Я то ли мягко звучащий кимвал,
то ли густо звенящая медь.
Посмотри мне в глаза,
когда я взорвусь.
Очень, очень
прошу тебя.
Посмотри.
Меня скоро взорвёт моя пустота внутри.
Я то ли мягко звучащий кимвал,
то ли густо звенящая медь.
Посмотри мне в глаза,
когда я взорвусь.
Очень, очень
прошу тебя.
Посмотри.
вторник, 17 мая 2011
«Неужели вон тот — это я?»
Э-э-э, если судить по датам в ленте, то только у меня с воскресного вечера не открывались дайрики?