«Неужели вон тот — это я?»
Если бы март был языком, то он был бы зимне-весенним пиджином с невозможной, скачущей туда-сюда грамматикой-температурой и взаимоисключающим словарным запасом (гололёд, лужи, снег, дождь, сосульки, капель, иней - всё это одновременно), а так же бедным, но по-своему очаровательным, синтаксисом (небо сверху и снизу) и странной пунктуацией (восклицательные ветки, точки камешков в ботинках, вопросительные сгорбленные спины, запятые, барабанящие по козырьку, тире цветных вязаных шарфов). Если бы март был языком, в нём было бы много междометий, гораздо больше, чем остальных частей речи. Если март был языком, то классическая февральская пурга казалась бы в нём старомодным архаизмом, а апрельские ручьи - узко используемым неологизмом. Если бы март был языком, он бы замечательно подходил для ссор, выяснения отношений и обиженного молчания. Если бы март был языком, на нём можно было бы петь самые первые, с идущей им зимней хрипотцой, весенние песни. Если бы март был языком, то пожелание доброго дня на нём обязательно бы означало солнце. Если бы март был языком...