«Неужели вон тот — это я?»
Послевкусие – это неплохо откалиброванный прибор, отличный камертон, по звуку которого судишь о качестве текста.
Бывает, закроешь книгу, и такая волна злости или непримиримого бессилия накатывает: из-за автора, из-за героев, из-за мира, из-за обращения с языков, в конце концов. Или просто облегчённо выдохнешь, спрячешь подальше или подаришь кому-нибудь, чтобы просто не быть рядом.
А бывает, дочитываешь последнюю фразу, и время останавливается. Ты сидишь дома (в мягком кресле, чай с мелиссой и бергамотом на столе уже давно остыл), или трясёшься в автобусе (только бы в пробках подольше постоять, мне полглавы осталось, совсем же чуть-чуть), или ёрзаешь на неудобном стуле с вынутым дерматином в поточной аудитории. Где-то, на грани всех положенных человеку чувств, существуют люди, но ты не очень в этом уверен. Ты сидишь, невероятно счастливый и абсолютно одинокий, потому что сейчас, сию секунду, на твоих глазах произошло. Время до сих пор стоит, в твоих зрачках отражается чужое небо, а в голове напуганным роем бабочек носятся чужие имена. Только хочется не расплескать это ощущение, удержать его в себе как можно дольше. И – едва придёт в голову такая мысль – воздушный шарик где-то между нижним и верхним ребром начинает мягко сдуваться, время снова струится сыпучим песчаным золотом. Потом ещё целый день (а если повезёт, то даже несколько) ходишь какой-то сам не свой, с чуть затуманенными глазами, немного не от мира сего, но почему-то всё легко и правильно, правильно и легко. На струнах твоей души только что сыграли великолепную симфонию, или камерный концерт, или обворожительную сюиту – неважно.
Главное – ты был её участником.
А бывает, перевернёшь последнюю страницу и… ничего. Серая пустота. Прислушиваешься-прислушиваешься к себе, тщишься услышать эхо, гул чьих-нибудь голосов, шорох шагов, любую, самую фальшивую ноту – хотя бы что-то. Но ничего. Тишина. Мимо.
Последнее – самое плохое, что может случиться с книгой (и не только с книгой), потому что очень мало вещей, которые хуже вежливого пожатия плечами. Даже неприязнь, омерзение, непонимание – проявление каких-то чувств.
Равнодушие же – их отсутствие.
Бывает, закроешь книгу, и такая волна злости или непримиримого бессилия накатывает: из-за автора, из-за героев, из-за мира, из-за обращения с языков, в конце концов. Или просто облегчённо выдохнешь, спрячешь подальше или подаришь кому-нибудь, чтобы просто не быть рядом.
А бывает, дочитываешь последнюю фразу, и время останавливается. Ты сидишь дома (в мягком кресле, чай с мелиссой и бергамотом на столе уже давно остыл), или трясёшься в автобусе (только бы в пробках подольше постоять, мне полглавы осталось, совсем же чуть-чуть), или ёрзаешь на неудобном стуле с вынутым дерматином в поточной аудитории. Где-то, на грани всех положенных человеку чувств, существуют люди, но ты не очень в этом уверен. Ты сидишь, невероятно счастливый и абсолютно одинокий, потому что сейчас, сию секунду, на твоих глазах произошло. Время до сих пор стоит, в твоих зрачках отражается чужое небо, а в голове напуганным роем бабочек носятся чужие имена. Только хочется не расплескать это ощущение, удержать его в себе как можно дольше. И – едва придёт в голову такая мысль – воздушный шарик где-то между нижним и верхним ребром начинает мягко сдуваться, время снова струится сыпучим песчаным золотом. Потом ещё целый день (а если повезёт, то даже несколько) ходишь какой-то сам не свой, с чуть затуманенными глазами, немного не от мира сего, но почему-то всё легко и правильно, правильно и легко. На струнах твоей души только что сыграли великолепную симфонию, или камерный концерт, или обворожительную сюиту – неважно.
Главное – ты был её участником.
А бывает, перевернёшь последнюю страницу и… ничего. Серая пустота. Прислушиваешься-прислушиваешься к себе, тщишься услышать эхо, гул чьих-нибудь голосов, шорох шагов, любую, самую фальшивую ноту – хотя бы что-то. Но ничего. Тишина. Мимо.
Последнее – самое плохое, что может случиться с книгой (и не только с книгой), потому что очень мало вещей, которые хуже вежливого пожатия плечами. Даже неприязнь, омерзение, непонимание – проявление каких-то чувств.
Равнодушие же – их отсутствие.
Дяченки вообще как-то мимо меня.